Министр иностранных дел России Сергей Лавров дал интервью "РИА Новости", телеканалу Russia Today и радиостанции "Голос России". ИнфоШОС предлагает сокращенный вариант интервью, опубликованного на сайте МИД РФ 26 февраля с.г.
Вопрос: Если говорить о Договоре о европейской безопасности, то, как Вы когда-то сказали, это своего рода тест на искренность для наших партнеров в НАТО. Тем не менее, ни США, а Хиллари Клинтон назвала подписание нового договора нецелесообразным, ни европейские партнеры не собираются пока подписывать договор. То есть они хотят оставить все решения по безопасности в Евроатлантике в руках НАТО и фактически работать в системе координат "холодной войны". Получается, наши партнеры провалили тест на искренность? Или, все же, инициативу Президента Дмитрия Медведева о совместном принятии решений по безопасности в Европе еще рано хоронить?
С.В.Лавров: Тест на искренность продолжается, потому что никто не отказывается обсуждать Договор, и это уже, я бы сказал, немаловажно. Я сказал, что отношение к этому предложению России будет проверкой искренности, поскольку мы не предлагаем ровно ничего нового по сравнению с тем, что уже было продекларировано в виде политических заявлений, а также коллективных политических заявлений на высшем уровне всеми государствами Евроатлантики в 90-е годы, когда принимались документы ОБСЕ, документы Совета Россия – НАТО, включая одобренную в 1999 году Хартию европейской безопасности. Там сказано, что безопасность неделима, что ни одно государство не будет укреплять свою безопасность за счет безопасности любого другого государства Евроатлантики.
Там также сказано, что ни одна из действующих в Евроатлантике организаций не может быть главнее другой, что не существует иерархии международных организаций на нашем континенте, что прямо указывает на ту роль, которую должны играть и НАТО, и ОДКБ, и ОБСЕ, и действующие другие структуры, которые здесь существуют. Поэтому, когда мы предлагаем эти политические обязательства перевести в разряд юридических, мы не выдумываем ничего нового. Мы лишь говорим, что в жанре политических деклараций эти обязательства не работают.
Они не работают, и мы видим это в контексте разработки новой стратегической концепции НАТО. В ходе работы над данной концепцией обсуждается, в частности, идея наделить по сути дела самих себя, то есть страны-члены НАТО, правом применять силу в любой точке земного шара при этом необязательно по разрешению Совета Безопасности ООН. Это нас беспокоит с точки зрения того, что НАТО продвинулась достаточно близко к нашим границам, хотя обещала в свое время этого не делать. Нас также это беспокоит и с точки зрения тех принципов, которые лежат в основе современного мироустройства и которые закреплены в истории ООН. Подобный вопрос отнюдь не праздный, и наши партнеры это понимают. Хорошо уже то, что они, в том числе и Х.Клинтон в своей лекции 29 января, подтверждают неделимость безопасности.
Также хорошо уже то, что такие деятели, как Генеральный секретарь НАТО А.Фог Расмуссен и новый Высокий представитель ЕС по иностранным делам и политике безопасности К.Эштон – мы вместе участвовали в начале февраля в Конференции по безопасности в Мюнхене – выражают готовность обсуждать нашу инициативу.
Кстати, К.Эштон в Мюнхене сказала, что нынешние структуры безопасности страдают неэффективностью, им не достает легитимности, а именно о легитимности мы ведем речь, когда продвигаем наш Договор. Х.Клинтон, между прочим, в том же своем выступлении в конце января заявила, что нынешние структуры безопасности создавались в другую эпоху и под другие задачи. Поэтому на фоне таких верных, разделяемых нами оценок, когда сохраняется и усиливается натоцентризм как ответ на современные вызовы, которые, по общему признанию, абсолютно иные, чем существовавшие 50-60 лет назад, мы не видим в этом логики.
Мы считаем, что это противоречивые подходы. Ключ к объяснению позиций тех, кто признает оправданность дискуссии вокруг нашей идеи, но не хочет пока заниматься предметной разработкой договора, по-моему, лежит вот в той фразе, которую я сейчас приведу.
Один из руководителей внешней политики европейских государств на мой прямой вопрос, почему нельзя политические обязательства, принятые всеми 10-11 лет назад, перевести в разряд юридических, ответил так: "А потому что юридические обязательства нужно соблюдать, а политические не обязательно".
Это, наверное, по Фрейду, но я вижу именно в этом честный ответ на то, почему пока, – надеюсь, пока, – наши западные партнеры не очень расположены сесть за стол переговоров и начать уже с карандашами в руках договариваться о формулировках.
Вопрос: В чем основные трудности согласования окончательного варианта договора по СНВ? Почему они появились, когда, по словам Президента Д.А.Медведева, 95 % текста договора было согласовано?
С.В.Лавров: Мы периодически критикуем бюрократию, критикуем то, что позитивные договоренности, которые принимаются на политическом уровне, очень медленно, а порой и неверно переводятся на язык практических действий исполнителей. Могу сказать только одно, что вчера состоялся телефонный разговор Президента Д.А.Медведева с Президентом Б.Обамой. Разговор был продолжительный, конкретный, он был посвящен, по большей части, именно договору о СНВ. В ходе этого разговора наш президент и его американский коллега подтвердили, что прежние договоренности полностью остаются в силе и что делегации, которые работают в Женеве, должны их соблюдать.
О чем идет речь? Прежде всего, о необходимости учитывать взаимосвязь стратегических наступательных и стратегических оборонительных вооружений, то есть связь СНВ и ПРО. Об этом два президента упомянули еще в апреле прошлого года, когда впервые встретились в Лондоне "на полях" международной встречи "двадцатки". Их понимание зафиксировано в документе, который они подписали в июле прошлого года в Москве. Здесь никаких изменений с нашей стороны не произошло. Мы рассчитываем, что американские переговорщики эту взаимосвязь в том виде, в каком это было примерно согласовано, зафиксируют.
Во-вторых, наши президенты договорились, что договор будет строго паритетным. А именно, что любые меры контроля и верификации не будут избыточными, потому что мы все же живем в другую эпоху, подозрительности сейчас должно быть гораздо меньше. Мы не противники. Мы называем друг друга партнерами, хотим дружить друг с другом.
Так что избыточность, что к тому же сопряжено и с высокими расходами по обеспечению мер контроля и верификации, уже не нужна. Помимо этого, помимо избыточности, любые меры контроля должны быть равными для каждой стороны с тем, чтобы соблюдался тот самый паритет, о котором договаривались президенты.
Вот такие, по большому счету, основные направления работы. Все остальное, все остальные договорные, военные и военно-технические аспекты очень легко вписываются в эти два принципа. Именно эти вопросы обсуждались в ходе последних контактов глав наших делегаций в Женеве и в ходе состоявшегося позавчера моего телефонного разговора с Х.Клинтон. Об этом же говорили вчера президенты. Мы надеемся, что дальше пойдет очень четкий политический, не подменяемый ничем сигнал о необходимости строго следовать тем договоренностям, которые президенты уже определили. Тем более, что эти договоренности уже на военный язык положили начальник Генерального штаба Вооруженных сил России генерал армии Н.Е.Макаров и его американский коллега адмирал М.Маллен, когда они встречались в Москве в январе этого года.
Так что я не пытаюсь преуменьшать массив остающейся работы. Сам договор действительно готов на 95 процентов, но не будем забывать, что еще есть более чем 200-страничный протокол к этому договору, который содержит сугубо военно-технические вопросы, над которыми никогда не прекращалась работа. Остающиеся, однако, незначительные по страничному объему темы должны быть "докручены", как переговорщики выражаются на своем жаргоне, в строгом соответствии с теми принципами, прежде всего, с принципом паритетности, о котором договорились президенты.
Вопрос: Как может Россия всерьез рассматривать санкции против Ирана, если имеются лишь подозрения, а не прямые доказательства того, что Иран разрабатывает ядерное оружие? Неужели Иран стал для России разменной картой для налаживания сотрудничества с Западом?
С.В.Лавров: В отношении Ирана уже действуют санкции, введенные Советом Безопасности ООН в поддержку тех требований, которые МАГАТЭ уже высказало в адрес Ирана в соответствии с обязательствами этой страны по Договору о нераспространении ядерного оружия. Эти санкции никак не связаны с подозрением, что у Ирана есть ядерное оружие. Никаких доказательств того, что Иран даже принял решение разрабатывать ядерное оружие не существует, и МАГАТЭ в своих регулярных докладах Совету управляющих этой Организации традиционно указывает, что весь имеющийся в Иране ядерный материал, находится под контролем Агентства, что Агентство продолжает мониторинг всей деятельности, в том числе деятельности Ирана по обогащению урана до топливного уровня и т.д.
Другое дело, что Агентство также традиционно докладывает, что оно не может со 100-процентной уверенностью заявить, что у Ирана нет какой-либо не заявленной ядерной деятельности, и такой вывод, такая оценка имеют свою историю, свое обоснование. Дело в том, что до того, как стало известно вообще о наличии у Ирана мирной ядерной программы, эта программа осуществлялась в течение почти 20 лет втайне от МАГАТЭ в нарушение обязательств Ирана по Договору о нераспространении ядерного оружия. Любая сторона, безусловно, имеет право на мирную ядерную деятельность, но она при этом несет обязательство, как только она этой деятельностью решает заниматься – уведомить об этом МАГАТЭ.
Иран не делал этого 18 с лишним лет и только после того, как это стало известно, Иран стал общаться с МАГАТЭ и информировал о том, что же в этой отрасли на самом деле происходило. МАГАТЭ по понятным причинам решило разобраться, и все мы были заинтересованы в том, чтобы МАГАТЭ в этом разобралось, учитывая, что это напрямую связано с соблюдением Договора о нераспространении и по мере ознакомления с тем, что происходило в Иране в течение почти 20 лет, в МАГАТЭ возник ряд вопросов, на которые Ирану предложили дать ответ.
После нескольких лет переговоров с этим Агентством Иран на большинство вопросов ответил, но осталось несколько вопросов, на которые должна была последовать реакция со стороны Ирана. И поскольку такой реакции достаточно долго не было, Совет Безопасности в поддержку МАГАТЭ ввел на временной основе определенные санкции в отношении ряда представителей тех организаций, которые вовлечены в иранскую ядерную программу с тем, чтобы стимулировать их к сотрудничеству с МАГАТЭ.
Пока окончательных ответов на эти вопросы мы не получили. А пока таких ответов нет, никто не может со 100-процентной уверенностью сказать, что иранская ядерная программа абсолютно соответствует иранским обязательствам. Иран обязан ответить на эти вопросы МАГАТЭ. Пока таких ответов не поступало. Более того, мы все знаем, что в сентябре неожиданно стало известно о том, что уже длительное время иранцы создают еще один объект, подземный, близ города Кум, который будет частью его ядерной программы.
Затем было объявлено о том, что эта программа будет существенно расширяться. Повторяю, у нас, что подтверждено в резолюциях Совета Безопасности ООН, нет никаких сомнений, что Иран обладает всеми правами, которые есть у других неядерных членов Договора о нераспространении, включая право на обогащение урана. Но для того, чтобы ничто эти права не обременяло, Иран должен выполнить сопутствующие этим правам обязанности. В данном случае полностью удовлетворить МАГАТЭ по тем вопросам, которые остаются на столе переговоров.
В отсутствие прогресса в этой сфере и в условиях, когда иранское руководство никак не реагирует на целый ряд предложенных ему конструктивных компромиссных договоренностей, включая договоренность о поставке топлива для тегеранского исследовательского реактора, я не исключаю, что Совет Безопасности ООН будет вынужден вновь рассмотреть эту ситуацию. Другое дело, что сами по себе санкции, и это наше глубокое убеждение, едва ли в каком-либо случае приносят желаемые результаты. Поэтому, если такие предложения поступят в Совет Безопасности, мы будем очень внимательно смотреть, о чем конкретно идет речь. Если санкции будут преследовать цели, которые выходят за рамки задачи не допустить нарушения режима нераспространения, то это вызовет, конечно, осложнения в работе.
Мы не хотим, чтобы под предлогом соблюдения режима нераспространения продвигались какие-то иные цели, включая удушение Ирана, принятие мер, которые будут реально ухудшать гуманитарную ситуацию, положение населения. Это противоречит существующим в Совете Безопасности подходам.
Вопрос: Каковы шансы на то, что Россия будет участвовать в совместном с США проекте создания глобальной системы ПРО?
С.В.Лавров: Сейчас мы говорим об угрозах, новых угрозах, как их еще называют, хотя они существуют уже многие годы, но все равно являются относительно новыми по сравнению с той ситуацией, которая существовала после Второй мировой войны, когда закладывались основы нынешних структур безопасности. Действительно, Устав ООН сам по себе является каркасом того, что принято называть системой коллективной безопасности. Другое дело, что эта система не материализовалась в том объеме, в котором ее отцы-основатели зафиксировали в Уставе. По понятным причинам – началась "холодная война", были созданы НАТО, Варшавский договор и так далее.
Сейчас, когда "холодная война" завершилась, каких-либо препятствий к тому, чтобы заложенные в Уставе принципы коллективной безопасности были реализованы в новых условиях, не имеется. Наше предложение о Договоре о евроатлантической безопасности органично вписывается именно в систему коллективной безопасности, предусмотренную Уставом ООН, поскольку там прямо говорится, что региональные системы должны быть частью универсальной системы.
Конечно, у нас даже нет в мыслях, что Договор о евробезопасности будет создавать какие-то риски для азиатских, африканских, ближневосточных или любых других стран. Все, что в нем фиксируется, идет в русле тех принципов, которые закреплены в Уставе ООН. Так что сейчас не должно вроде бы быть причин для того, чтобы коллективно не реагировать на вызовы и угрозы, но на практике происходит пока нечто другое.
Сейчас, однако, НАТО пытается адаптироваться к новой ситуации. Цель, для которой она раньше создавалась – сдерживание Советского Союза и его союзников – уже давно не является фактом жизни, а поиск оправдания для дальнейшего существования НАТО выходит на грань правовых рамок и порой даже эти правовые рамки переходит.
Соединенные Штаты давно думают и не только думают, а предпринимают конкретные шаги по созданию системы противоракетной обороны, которая защищала бы США. Именно так этот процесс начинался, а затем он стал распространяться на цели защиты американских войск за границей, в частности, в Европе и американских союзников в Европе. Но не только в Европе, поскольку подобная работа ведется и в Северо-Восточной Азии с участием японцев, корейцев.
В свое время США вышли из договора, который ограничивал системы ПРО Советского Союза и США. Теперь у них формально развязаны руки, и, кстати, говоря о новом договоре о СНВ, почему мы делаем такой упор на абсолютную необходимость зафиксировать взаимосвязь СНВ и ПРО? Потому что договор разрабатывается в отсутствие договора, сдерживающего развитие противоракетной обороны. Мы, безусловно, приветствуем то, что Президент Б.Обама отказался от глобальной стратегической ПРО, которую задумывала администрация Дж.Буша, потому что тот проект напрямую затрагивал интересы нашей безопасности и требовал бы фактически незамедлительного принятия ответных защитных мер.
Президент Б.Обама сказал, что США при его администрации будут развивать системы ПРО, которые необходимы для парирования угроз, исходящих от ракет средней и меньшей дальности. Таких ракет нет у России и США. Было прямо заявлено, что США будут развивать эти системы с таким расчетом, чтобы ни коем образом не создавать угроз для России, для ее безопасности. Это Президент Б.Обама подтвердил и во вчерашнем разговоре с Д.А.Медведевым, но тот план, который сейчас вырисовывается, все-таки предполагает где-то к концу нынешнего десятилетия, 2018-2019 гг., возможность для США, для их системы ПРО обрести глобальный стратегический охват.
Конечно, нам интересно, как это все будет эволюционировать, потому что если на каком-то этапе это будет действительно глобальная стратегическая система ПРО, то тогда опять могут возникнуть риски для России. Нам хотелось бы быть к этому заранее готовыми, а лучше всего, этого не допустить. Поэтому нас интересует то, что американцы думают по поводу практического развития своей системы, и поэтому, честно изложив нашим американским партнерам эту нашу оценку, мы договорились с ними, и это одобрено Президентами Д.А.Медведевым и Б.Обамой, начать совместный анализ существующих ракетных угроз, причем не только на двусторонней основе, но привлекая к нему европейские и все другие заинтересованные страны.
Кстати, нечто подобное, такой глобальный альянс по совместному противодействию ракетным угрозам Россия предлагала еще в 1992 году. Но тогда, наверное, с нами не очень-то хотели считаться и думали, что сами решат, а потом нам скажут, что делать. Сейчас мы вновь напоминаем о том, что самое главное – проанализировать, откуда исходят угрозы, поскольку мы не хотели бы, чтобы к нам относились, знаете, так вот несколько свысока, что, мол, вы можете проводить свой анализ, но действовать мы будем так, как диктует наш анализ.
Россия оценила, что Президент Б.Обама поддержал такой подход. Создан специальный российско-американский механизм, в рамках которого должна проводиться работа по совместной оценке рисков ракетного распространения. Мы за то, чтобы к этой работе привлечь, как я уже сказал, европейские и другие страны, чтобы, когда мы придем к общему пониманию этих рисков, подумать о мерах дипломатического, политического, экономического характера, а если они окажутся недостаточными, то и о мерах военно-технического характера. Так что такая работа, начиная с совместного анализа, абсолютно нами поддерживается. Мы ценим, что американские коллеги на нее пошли. Но у нас, естественно, возникают вопросы, когда параллельно с этим совместным анализом принимаются практические меры, исходящие из одностороннего анализа США, когда объявляется о создании, развертывании элементов и ПРО, и ПВО в Польше, потом Румынии, Болгарии. Причем затем эти сообщения полуопровергаются, потом снова переподтверждаются. Мы об этом честно говорим американцам и пытаемся понять: мы все-таки вместе анализируем и решаем, что делать, или уже все давно решено, а совместный анализ – это просто так, чтобы мы не беспокоились, что с нами не считаются.
Знаете, я уже ссылался на высказывания моих коллег на Конференции по безопасности в Мюнхене в начале февраля. К.Эштон в своем очень интересном выступлении говорила о том, что надо активнее привлекать новые центры роста и политического влияния к принятию глобальных стратегических решений. Дальше она подчеркнула, что начинать надо с совместной выработки стратегии, а не тогда, когда для реализации уже имеющейся стратегии не хватает ресурсов. Это просто слово в слово то, что мы говорим уже не первый год – надо начинать с совместного анализа, совместной оценки, выработки совместной стратегии и уже затем заниматься разработкой парадигмы совместных действий и совместной реализации намеченных совместно мер.
Поэтому я убежден в необходимости продолжения коллективной работы, в том, что надо активнее привлекать к этому европейские страны, да и страны других регионов. Эта проблема никуда не уйдет, ракетные технологии активно распространяются. Универсальных, юридически обязывающих механизмов, которые их ограничивают, не существует. Есть добровольные клубы, но не все туда спешат записываться. Кстати, я уже упоминал о ракетах средней и меньшей дальности – имеется российско-американский договор об отказе от этого вида ракет. Пару лет назад или, наверное, три года назад мы еще вместе с администрацией Дж.Буша выступили в ООН с призывом ко всем, без исключения, странам присоединиться к этой договоренности, то есть сделать запрет на ракеты средней и меньшей дальности, а именно они сейчас представляют наибольшую опасность, – универсальным. Европейцы нас поддержали, и как-то все затихло. Мы намерены еще раз повторить этот призыв более настойчиво, потому что если ракеты средней и меньшей дальности будут плодиться, придется принимать какие-то решения.
Так что максимальная универсализация, скажем, режима, который как минимум ограничивает развитие ракетных технологий, делает эту деятельность транспарентной, снижает риски от этой деятельности, – это очень актуальная задача, и она абсолютно соответствует тем подходам, которые мы продвигаем на международной арене.
Вопрос: Насколько интенсивно Россия в будущем будет сотрудничать с Китаем в сфере экономики и безопасности? Сможет ли партнерство России с Китаем и, возможно, другими азиатскими странами, "уравновесить" США в их претензии на мировое господство?
С.В.Лавров: Что касается наших отношений с Китаем, то в экономической, торговой, инвестиционной сферах они очень интенсивные. Кризис немного, конечно, снизил объемы, но это дело временное, и то, что уже согласовано и реализуется и в сфере энергетики, и в сфере транспорта, инфраструктуры, совместные экономические проекты, многого-многого другого, это на долгие-долгие годы, это взаимовыгодные проекты, и они создают очень устойчивый фундамент в наращивании наших отношений во всех областях.
В сфере безопасности Россия с Китаем имеет очень продвинутый диалог по линии президентов, министерств иностранных дел, советов безопасности. Мы с Китаем, помимо двустороннего доверительного, подчеркну, диалога на эту тему, сотрудничаем в рамках Шанхайской организации сотрудничества, в рамках СБ ООН в качестве его постоянных членов, поэтому мы свою ответственность осознаем.
Нигде, никогда, ни в двусторонних делах, ни в рамках ШОС мы не пытаемся договариваться или дружить против кого-то. Более того, во всех наших основополагающих документах подчеркивается, что развитие партнерства и стратегического взаимодействия между Москвой и Пекином осуществляется не в ущерб какой-либо третьей стране. Насчет того, кто кому будет противовесом и конкурентом... Вообще, чем больше центров экономического роста, чем больше центров финансовой мощи и сопряженного с ними политического влияния, тем устойчивее мировая конструкция. И то, что Китай уже вышел на передовые позиции в мировой экономике, в мировых финансах, это ведь не уникальный случай – посмотрите на Индию, Бразилию, других лидеров развивающегося мира – уже стало принято говорить, что локомотивом роста мировой экономики стал Азиатско-Тихоокеанский регион.
Это абсолютно естественно, потому что это историческое развитие. Возьмите мировую историю, всегда были какие-то очаги основного роста мировой экономики в технологиях и так далее. Так что это здоровый процесс, он будет делать мировую архитектуру более устойчивой, и очень важная задача – вписывать усилия по обеспечению безопасности в каждом конкретном регионе в общую концепцию коллективной безопасности Устава ООН.
Мы говорили о европейской безопасности. Сейчас, однако, не менее актуальны вопросы укрепления безопасности в Азии, в Азиатско-Тихоокеанском регионе, где нет какой-то зонтичной организации, которая всех объединяла бы, но где вопросы безопасности все больше и больше обсуждаются в самых разных форматах. Существует АСЕАН и связанный с ней Форум региональной безопасности, в котором участвуют более дюжины партнеров АСЕАН, в том числе Россия, США, Япония, Евросоюз, другие страны. Существуют военные альянсы в Азии – США-Япония, США-Республика Корея, США-Австралия.
Выдвигаются идеи создания азиатско-тихоокеанского сообщества, либо какие-то другие способы объединить всех в этом регионе. Это вопрос, который придется решать, потому что в Азиатско-Тихоокеанском регионе безопасность имеет очень важное прикладное значение. Там морские транспортные пути, развитие производств, которые подвержены террористическим угрозам. Так что в наших общих интересах заниматься безопасностью таким образом, чтобы не строить какие-то альянсы друг против друга также и в этом регионе, а искать подходы, которые будут помогать нам парировать угрозы, которые и там, и во всем мире сегодня общие для всех.
Вопрос: Неформальный саммит СНГ пройдет в Москве в рамках празднования 65-летия Победы. В следующем году исполнится 20 лет со дня основания этой организации. Вокруг этой организации сейчас много дискуссий. Что Вы думаете о ее будущем и возможной трансформации?
С.В.Лавров: Ситуацию в СНГ оцениваю позитивно. Потому что в последние годы и особенно с момента начала мирового финансового кризиса налицо понимание странами СНГ того, что лучше держаться вместе. Помимо того, что СНГ всегда было и ценилось как уникальная политическая площадка, где президенты стран Содружества могут без какой-либо формализованности обсудить любые темы, помимо этого в последние два-три года резко возрос интерес со стороны всех участников СНГ к тому, чтобы нарастить его экономическую составляющую. С начала финансового кризиса этот интерес стал обретать еще более практические очертания. Появился такой механизм, как встречи министров финансов СНГ, которого раньше не было. По итогам их работы одобрен план мероприятий по преодолению последствий кризиса.
Это в дополнение к таким документам, как, скажем, стратегия экономического развития СНГ до 2020 года, в рамках которой одобрен план первого этапа этой стратегии на ближайшие пару лет. Еще раньше была одобрена концепция дальнейшего развития СНГ и план мероприятий по ее реализации, которые предусматривали и разработку тех стратегий, о которых я упомянул. Идет процесс повышения отдачи от деятельности СНГ, повышения эффективности работы Содружества. Частью этого процесса является договоренность о том, чтобы отныне председательство в уставных органах СНГ – главы государств, главы правительств, министры иностранных дел и экономический совет – стало сквозным. То есть Россия в этом году является председателем не только на встречах глав государств, но и во всех этих структурах. Это придает большую стройность и позволяет более продуктивно реализовывать единые подходы. Тем более это важно, что в последние пару лет принята схема работы, согласно которой каждый год одна-две темы являются приоритетными. В этом году основной экономической темой являются инновации, и важность прорыва в этой сфере очевидна для всех государств – участников СНГ, включая Россию, конечно, с нашей модернизационной повесткой дня.
Поскольку нынешний год действительно юбилейный, то одновременно решением глав государств этот год в СНГ объявлен "Годом ветеранов". Прошлой осенью на саммите в Кишеневе было принято обращение к народам стран СНГ и мировой общественности. Неформальный саммит СНГ состоится в Москве накануне празднования Дня победы 8 мая и будет также посвящен этой теме. Уверен, что будут приняты дополнительные решения, касающиеся поддержки ветеранов в этом юбилейном году. Так что здесь происходит удачное сочетание, я сказал бы, возвращение к нашей общей истории, без нее никуда не деться. Одновременно происходит осознание того, что помимо общих исторических, духовных корней, у нас есть сегодня реальный интерес к тому, чтобы использовать очевидные сравнительные преимущества наших стран в экономической сфере в интересах ускорения нашего социально-экономического развития и решения задач инновации, модернизации, технологического прорыва, что для повышения конкурентоспособности крайне необходимо.
|
Оставить комментарий