Платон, описывая идеальное государство, мечтал, что во главе этой утопии должны стоять философы и поэты, что право власти принадлежит «благородному вымыслу»… Судьбу Алишера Навои можно считать прямой иллюстрацией к тезису Платона о полезности такого мироустройства. В эти дни, когда отмечается 570 лет со дня рождения Навои, есть особенный смысл пристальней вглядеться в судьбу великого поэта, философа, историка и лингвиста.

Навои несколько лет был правой рукой правителя Хорасана шаха Хусейна, который сам в свою очередь тоже был поэтом и писал под псевдонимом Хусайни. Навои слишком близко стоял у трона и стоит поразмышлять над тем, что вышло из столь драматического сближения.

Его подлинное имя – Низаммаддин Мир Алишер. Навои – это псевдоним, что в переводе с фарси значит «напевный, мелодичный, певучий». У поэта был и другой псевдоним – Фани! Полная противоположность первому имени, ибо Фани переводится как «бренный, смертный, тленный». Праведное Время утвердило то, что было Истиной, - Навои.

Так вот, Алишер Навои родился в аристократической семье в благословенном Герате, мощном культурном центре средневекового Востока, родине изящных искусств - музыки, каллиграфии, персидских миниатюр, орнамента, придворной поэзии, причудливой архитектуры. Его отец был крупным чиновником из рода тимуридов (тех, в чьих жилах текла кровь эмира Тимура) и воспитывал сына в кругу наследных принцев Хорасана. Именно там подружились два мальчика – Алишер и Хусейн, будущий шах.

Талант Навои созрел рано, уже в 15 лет он был признанным сочинителем стихотворений, ему прочили славу. Но сладкозвучный поэт был с молодых лет озабочен философией бытия, проблемами жизни и смерти, вот почему он выбрал из философских течений той эпохи самый аскетичный путь – путь дервиша, суфийскую школу нищих пророков из ордена Накшбанди. И жил при дворе согласно суровой этике воздержания – соблюдал обет безбрачия и не имел гарема.

Юность и молодые годы Алишер Навои провел в уединении души и мысли, сначала в Герате, затем в Мешхеде и Самарканде. Целью его судьбы стало творчество, забегая вперед, скажем, что его поэтическое наследие огромно - тысячи строф, десятки больших поэм дастанов и диванов, сборников стихотворений. К этому изобилию нужно прибавить несколько крупных философских трактатов и лингвистических сочинений по проблемам стихосложения, а так же исторические трактаты об истории иранских царей и жизни восточных пророков.

Казалось бы, вся жизнь так и пройдет в уединении райского сада воображения, но в апреле 1472 года Самарканд был захвачен армией тимурида султана Хусейна, того самого, с кем в юности подружился поэт, и шах призвал друга встать рядом у трона. Победитель назначил Навои хранителем шахской печати, дал титул эмира и должность визиря. По сути, поэт стал правой рукой государя. Судя по дошедшим до нас документам, Алишер Навои вполне справлялся с делами государства и почти 15 лет правил Хорасаном наравне с шахом Хусейном, сделав ставку на развитие культуры, поддержку поэзии и искусства, на возвеличивание Герата, где под эгидой Навои были возведены здания медресе, мечети, библиотеки, бани и караван сараи. И где, конечно, нашли поддержку музыканты, каллиграфы, художники, переводчики, литераторы, историки.…

Казалось бы все подтверждает тезис Платона – власть в руках «благородного вымысла» - благо для государства. Однако в 1487 году между шахом и визирем произошел разрыв. Причины его давность лет не сохранила. По смутным слухам, Алишер был оклеветан завистливыми придворными. Наказания при восточном дворе были самые зверские, однако шах пощадил друга и отправил его в почетную ссылку - правителем далекой провинции Асрабат. Оттуда Алишер вернулся уже через год, окончательно отказавшись от власти, и получил из рук шаха фирман об отставке и разрешение жить в Герате, без исполнения придворных обязанностей.

К той поре Алишеру исполнилось сорок семь лет, солидный срок по тем временам.

Остаток жизни великий поэт и дервиш опять провел в уединении сладкозвучной поэзии и мрачной тленности мысли, сосредоточившись над последними поэмами и трактатами своей жизни - «Наставления старости», «Собрание утонченных», «Возлюбленный сердца» и «Язык птиц».

История донесла до нас точную дату его смерти – 3 января 1501 года. Редкость по тем штормовым временам. Знак его славы.

Так выглядит жизнь Алишера Навои с исторической точки зрения.

Духовная жизнь мудреца намного сложней и объемней, ведь Навои совершил подлинную революцию в сфере языка. До него единственным достойным слогом поэта считался фарси – персидский, Навои опроверг эту догму и демонстративно создал сладкозвучные строфы на родном тюркском, чагатайском (староузбекском), каковой до него никогда не считался пригодной материей для поэзии. Так во времена Моцарта немецкая речь боролась за право петь на оперной сцене, где торжествовал итальянский язык.

Тут надо взять паузу и окинуть языковой ландшафт того времени.

До прихода ислама вся кочевая культура Средней Азии говорила на тюркских наречиях. Это была речь конницы, фольклора ночных переходов, где самым ранним письменным памятником была «Покаянная молитва манихейцев», написанная древнеуйгурским письмом. Дальнейшее развитие литературы было спорадическим и хаотичным. Приход ислама ознаменовался не только победой Тимура, вставшего во главе Маверраннахра, союза мусульманских государств и народов Средней Азии, но и полным тожеством фарси – персидского языка, который стал главным литературным языком новой империи и образчиком для всех прочих наречий, чья "низкая" речь была сосчитана грубой, брутальной и лишенной какой-либо поэтичности.

Первым центром новой империи стал Самарканд, вторым - Герат, родной город Алишера Навои. В совершенстве овладев поэтикой фарси, Алишер создал на персидском целую вереницу замечательных произведений, таких, как поэтический сборник в жанре газели «Сокровищница мыслей». Поэт включил в него четыре времени жизни: детство, юность, зрелость и старость; «Диковины детства», «Редкости юности», «Диковины средних лет» и «Назидания старости». Обычные в общем-то чувства любви, верности, дружбы поэт воспевал с суфийским нажимом доводя поэзию до мистического экстатического экстаза молитвенной исповеди.

Однако вершиной его поэзии стали шедевры, написанные в основном как раз на чагатайском, староузбекском языке. Речь идет о так называемой «Пятерице», собрании из пяти эпических поэм. В собрание входят дидактическая нравоучительная поэма «Смятение праведных», героические остросюжетные дастаны «Лейли и Меджнун», «Фархад и Ширин», «Семь планет» и «Стена Искандера».

Причем, Алишер Навои избрал весьма необычный путь для утверждения сладкозвучности и пригодности чагатайского языка – он переписал на нем великие поэмы Низами! Эта особенность позднее привела некоторых филологов к сомнению в ценности «Пятерицы», а часть исследователей даже сочла Навои всего лишь переводчиком Низами.

Но это не так.

Наоборот, приняв вызов великого предшественника, Алишер Навои избрал самый изощренный путь доказательства – написал поверх оригинала свой новый текст, где красоты фарси были отчеканены уже на тюркском подлиннике. Поэт властно зачерпнул ладонью водопад в Гулистане и приложил амброзию к своим устам. При этом, повторяя сюжетную канву первоисточника, Навои вносит свои акценты - то перетолковывает фабулу, то дает иную трактовку событий и образов. Наиболее яркий пример перестановки виден в поэме «Фархад и Ширин». У Низами в центре событий шах Хосров, у Навои – героем становится богатырь Фархад, идеальный эпический богатырь, воплощение справедливой силы Аллаха.

Завершает свою «пятерицу» Алишер Навои поэмой «Стена Искандера», где с горечью прозорливца описывает идеальный образ правителя (словно подхватывая мысли Платона!), который живет по правилам справедливости и тем самым оттеняет неправедность нынешней земной власти.

В итоге поэт победил: тюркский язык по богатству словаря и гибкости был признан равновеликим фарси, а поэзия Навои сочтена равновеликой поэзии Низами.

Но победивший поэт, стоявший так близко у трона, все же не стал основателем справедливого царства. Осмысляя судьбу придворного поэта при шахе поэте, размышляя над лингвистическими проблемами поэзии Навои, невольно задаешься вопросом о том, а чем тогда, в XY веке, была озабочена, например, Европа или наша Россия?

Что ж, ответ под рукой… В год рождения Навои – 1441 – в Европе началась эра Гуттенберга, начало книгопечатания, тогда же итальянец Фра Анжелико написал фреску «Снятие с креста», философ Николай Кузанский закончил трактат «Об ученом незнании», где доказывал превосходство темноты интуиции над рациональным познанием, а Бруннелески построил во Флоренции свой шедевр, палаццо Питти. А Русь… увы, мы погрязли в феодальной междоусобице, князья Галицкие стояли против московских, Василий Косой - против Василия II… единственное заметное историческое событие это - возвращение в Москву митрополита Исидора, который был приглашен на Флорентийский собор и привез великому князю решение собора об объединении католической и православной церкви под эгидой римского папы. Как известно решение собора в Москве отвергли, а митрополита изгнали с кафедры.

На этом фоне те изысканные интеллектуальные задачи по развитию тюркского языка, те вопросы стихосложения, которые ставил перед собой в трактате «Весы размеров» Алишер Навои, кажутся из Московии облаком золотых грёз.

Однако уже к концу его жизни, в 1501 году, в начале нового XYI столетия, России уже есть чем похвастаться и положить в копилку человечества не менее изысканный плод. Речь - о гениальном монахе иконописце Дионисии, который как раз в это время на другом конце света расписывал церковь Богородицы в Ферапонтовом монастыре (ныне под охраной ЮНЕСКО). Языком живописи великий художник изложил весьма оригинальный взгляд на судьбу Христа и Девы Марии: он утверждает только радость, и счастье, а страдания - не в счет!

Эта солнечная дионисийская нота сродни мироощущению и Алишера Навои, который, будучи черным монахом (по нашему), аскетом и дервишем, между тем воспевал в стихах радости жизни:

Чаша, солнце отражая, правый путь явила мне.

И раздался голос чаши: «Друг твой отражен в вине».

В чаше сердца – образ друга, но и ржавчина тоски,

Лей щедрее влагу в чашу, исцелюсь тогда вполне.

Если есть такая чаша, то цена ей сто миров.

Этот фрагмент из Алишера Навои удивительным образом вплетается в общее движение человеческого духа по ступеням средневековья. Мудрец Кузанский размышляет о превосходстве простых истин – черепков - над бесплодным умствованием, русский иконописец славит счастье Христа и рисует солнечный мир Палестины внутри зимнего храма на краю снежной пустыни, а восточный поэт суфийский дервиш поет гимн "вину мудрости".

После смерти слава Алишера Навои только множилась и крепла, спустя 500 лет в его честь был назван город в Узбекистане, поставлены памятники в Москве, Навои, Ташкенте, Токио, а на очереди монументы в Баку и Вашингтоне. Наконец, в его честь назван кратер на Меркурии, планете самой близкой к Солнцу. Недаром созданы такие строки: "В мою чашу Солнце налило огня... Что-то, видно, хочет Солнце от меня..."