Экономическая политика Китайской Народной Республики в Центральной Азии (ЦА), являясь составной частью общей стратегии Пекина по превращению Китая в один из центров глобальной экономики и мировой политики, как представляется, все еще находится в процессе своего концептуального оформления.

Первая половина 90-х годов ХХ века характеризовалась осторожным поведением Китая, установлением с новыми государствами торговых контактов, которые зарождались во многом стихийно, а львиная доля торговли приходилась на так называемый челночный бизнес. Развитие же полноценных экономических отношений в то время особо не выделялось на повестке дня политики КНР в ЦА и рассматривалось Пекином скорее в качестве некой дополнительной (пока четко не обозначившейся) возможности по стимулированию экономики приграничного с Центральной Азией Синьцзян-Уйгурского автономного района (СУАР), нежели какого-либо приоритета для СУАР, а тем более всего Китая. Во многом это было связано с неопределенностью китайских долгосрочных интересов в регионе и ограниченными возможностями КНР (экономическими, политико-дипломатическими и иными) по проникновению в ЦА.

Но уже с середины 90-х годов Китай начал предпринимать более целенаправленные и практически значимые шаги по экономическому проникновению в регион. Тем более, что Центральная Азия, где к тому времени было подтверждено наличие значительных запасов нефти и газа, а также обладающая другими сырьевыми ресурсами и емким рынком сбыта (с населением примерно в 55 млн человек), стала рассматриваться Пекином в контексте реализации национальной стратегии "Большого освоения Запада" - программы по ускоренному развитию внутриконтинентальных территорий КНР.

Одной из главных задач в этой стратегии стало развитие СУАР. Используя географическую близость Центральной Азии, Пекин рассчитывал задействовать ресурсно-сырьевую базу центральноазиатского региона для ускоренной индустриализации Синьцзяна, а также планировал продвинуть через СУАР на рынки стран ЦА китайскую продукцию, стимулируя всеми этими усилиями экономический рост в своих приграничных с регионом территориях. Поэтому во второй половине 90-х годов, наряду с интенсификацией взаимодействия с государствами Центральной Азии в сфере безопасности (в том числе в рамках "Шанхайской пятерки"), значительный импульс был дан и развитию экономических отношений. Это нашло отражение прежде всего в начале проектно-инвестиционной деятельности КНР в ЦА (главным образом, в нефтегазовой отрасли) и увеличении масштабов торговли (включая "челночную").

Интенсификации торговых связей Китая с государствами Центральной Азии в значительной степени способствовал и финансово-экономический кризис в России 1998 года, который привел к резкому снижению масштабов российско-центральноазиатских экономических отношений. Страны региона начали проявлять все больший интерес к увеличению объемов импорта китайской продукции, в основном товаров широкого потребления, а также машиностроения. СУАР же стал играть роль торговой площадки, замыкая на себе до 60-70% китайско-центральноазиатской торговли.

С началом XXI века Китай еще более активизировал свое экономическое проникновение в Центральную Азию, что во многом связано с фактором усиления присутствия США в ЦА и вокруг нее. Для Пекина стало важным не допустить развития ситуации в Центральной Азии в невыгодном для себя плане и гарантировать максимально беспрепятственный доступ к богатым сырьевым ресурсам региона. Поэтому если ранее экономическая составляющая отношений была все же второстепенной (например, по сравнению со сферой безопасности и политико-дипломатическими вопросами), то в первом десятилетии наступившего века Пекин определил экономическое проникновение по сути в качестве стержневого элемента своей стратегии в ЦА. При этом Китай сделал ставку на кардинальное укрепление своих позиций в экономиках стран Центральной Азии за счет увеличения объемов торговли, интенсификации проектно-инвестиционной и финансовой деятельности, особенно в плане кредитования наиболее значимых для КНР отраслей экономик государств региона.

В результате активизации торговой политики КНР стал отмечаться значительный рост присутствия в ЦА китайских производителей. В период 2001-2003 годов поставки китайских товаров и услуг в страны региона увеличились более чем вдвое - с $0,8 до 1,9 млрд, а общий товарооборот - с $1,5 до 3,3 млрд. Начиная же примерно с 2004 года, Пекин приложил еще большие усилия для продвижения китайских товаров, особенно машин и оборудования, а также услуг. В итоге, в течение 2004-2008 годов объемы китайских поставок увеличились примерно в 6 раз - с $1,9 до 11,6 млрд, а общий товарооборот - с $3,3 до порядка 20,2 млрд.

Причем в реальности масштабы присутствия китайских производителей в регионе скорее всего значительно выше, нежели это следует из статистических данных международных структур и стран Центральной Азии, которые, как представляется, крайне слабо учитывают "челночную» торговлю. Скорее всего, именно об этом свидетельствуют данные статистических органов КНР по китайско-центральноазиатской торговле: они примерно на 35-40% превышают данные статистических органов государств региона.

Принципиально важное место в центральноазиатской торговой политике Китая занимает Казахстан, приграничная и территориально наиболее крупная страна региона, имеющая развитое транспортное сообщение с КНР, достаточно высокую покупательскую способность населения и одновременно либеральный внешнеторговый режим. В свою очередь, единственное в Центральной Азии государство-член ВТО Киргизия было и остается интересно Китаю не столько как рынок сбыта продукции, сколько как площадка для дальнейшей торговой экспансии, в первую очередь, в плане реэкспорта китайских товаров.

В отличие от Казахстана и Киргизии, Узбекистан не играет важной роли в торговой политике Китая, так как, несмотря на значительные масштабы своего потребительского рынка (с населением около 27 млн человек), его внешнеторговый режим гораздо менее либерален и даже консервативен, а сам Узбекистан не имеет общей границы с КНР. На этом фоне такие государства, как Таджикистан и Туркменистан, занимают еще более скромное место в торговой политике Пекина. Дело в том, что это малые страны, масштабы их рынков несущественны, а Туркменистан еще и географически удален от Китая.

В итоге, на протяжении 1992-2008 годов наиболее высокие объемы торговли наблюдались между Китаем и Казахстаном - от 80% до 86% всего китайско-центральноазиатского товарооборота, меньшие с Узбекистаном - от 6 до 9%, с Киргизией - от 1% до 8%, с Туркменистаном - от 1% до 2% и с Таджикистаном - от 0,1% до 4%. При этом страны ЦА не являются сколько-нибудь важными торговыми партнерами для КНР (конечно, за исключением стратегически важных вопросов поставок углеводородного сырья). В свою очередь, Китай уже стал одним из главных торговых партнеров практически для всех государств региона.

В первом десятилетии XXI века Пекин начал активно использовать практику предоставления государствам региона целевых кредитов на льготных условиях для экспорта китайских товаров и услуг на рынки центральноазиатских государств, а также осуществления тех или иных проектов. Кредитованием стран ЦА в основном занимается Экспортно-импортный банк КНР (ЭКСИМ-банк), а сами кредиты осваиваются главным образом китайскими же компаниями. Объемы финансовых ресурсов (инвестиций, кредитов и приобретенных активов) КНР в ЦА оцениваются на уровне порядка $18 млрд, включая примерно 9,6 млрд прямых инвестиций, 2,1 млрд кредитов и 6,3 млрд приобретенных активов.

Магистральным направлением проектно-инвестиционной и в целом экономической деятельности Китая и китайских компаний в Центральной Азии является нефтегазовое, где основной интерес фокусируется на Казахстане и Туркменистане, странах, обладающих значительным углеводородным потенциалом и высокими экспортными возможностями. И хотя нефтегазовый вектор пока остается главным в экономической политике Китая в Центральной Азии, тем не менее, некоторая диверсификация экономической активности КНР в странах ЦА по отраслям экономик также имеет место. В частности, помимо нефтегазовой отрасли, китайские интересы в регионе в последние годы все больше затрагивают атомную энергетику (Казахстан), электроэнергетику (Таджикистан), транспорт и телекоммуникации, строительство и цветную металлургию, а также химическую и легкую промышленность. В результате, экономическое влияние Китая в Центральной Азии постепенно распространяется уже и на Таджикистан и Киргизию, которые не имеют промышленных запасов углеводородов, а также на Узбекистан, который, обладает промышленными запасами нефти и газа, но не располагает высокими возможностями по их экспорту.

Помимо все более активной кредитно-финансовой и проектно-инвестиционной политики, осуществляемой в целом в рамках торгово-экономической стратегии и национальной программы инновационно-промышленного развития, КНР проявляет наступательность и при формировании новых механизмов и площадок межгосударственного экономического (преимущественно торгового) взаимодействия в многостороннем формате, в первую очередь в рамках ШОС. Во второй половине первого десятилетия XXI века в рамках Организации были сформированы такие механизмы и площадки, как Межбанковское объединение и Деловой совет, в которых Китай сразу же занял лидирующие позиции.

Мировой финансово-экономический кризис, скорее всего, не внесет существенных корректив в экономическую политику КНР в ЦА. Главными приоритетами для Китая по-прежнему останутся вопросы освоения углеводородных и других сырьевых ресурсов, формирования соответствующей транспортной инфраструктуры по обеспечению экспорта в китайском направлении промышленного сырья, а также увеличения импорта в центральноазиатские государства промышленных товаров и услуг. Эти приоритеты крайне важны для Китая не только с точки зрения экономики, но и с точки зрения политики и безопасности. Здесь Пекин явно не будет руководствоваться краткосрочными и коммерческими соображениями, а постарается максимально обеспечить свои долгосрочные интересы в каждой из стран региона.

После 2001 года, по мере трансформации периферийного статуса Центральной Азии в стратегический, на первый план для Китая выходит именно экономическая составляющая региональной политики. По сути, тем самым руководство КНР определило экономику в качестве стержневого элемента своей стратегии в ЦА. Одним из важных индикаторов этого может служить масштабное увеличение китайских финансовых ресурсов, направляемых в регион. Если в конце 90-х годов эти ресурсы составляли менее $1 млрд и были представлены исключительно в нефтегазовой отрасли Казахстана, то за первые 10 лет XXI века их объем увеличился более чем в 17 раз, а сама китайская финансовая активность стала затрагивать, хотя еще и не равномерно, но уже все без исключения страны Центральной Азии.

На современном этапе экономическая политика КНР в ЦА жестко подчинена общей стратегии Пекина по обеспечению максимально благоприятных внешних условий для достижения системного прорыва в плане модернизации, дальнейшего устойчивого роста экономики и последующего превращения страны в один из глобальных экономических центров силы. Пытаясь приблизиться к решению этих сложных задач, Китай решил более активно задействовать и центральноазиатский вектор своей политики, сделав выбор в пользу кардинального укрепления позиций в национальных экономиках стран Центральной Азии за счет интенсификации там проектно-инвестиционной деятельности и увеличения объемов предоставляемых кредитов.

Не будет большим преувеличением сказать, что Пекин нацелен на постепенное вовлечение региона в орбиту своего геоэкономического влияния. Следует особо отметить, что КНР проводит такую стратегическую линию крайне осторожно, ни в малейшей степени не афишируя своих политических/геополитических амбиций в ЦА. При этом экономическое проникновение Китая в Центральную Азию направлено прежде всего на освоение и импорт минерально-сырьевых ресурсов, всемерное стимулирование экспорта китайский товаров и услуг. Китайско-центральноазиатские торговые отношения уже прочно сложились в формате "готовая продукция в обмен на сырье", а растущие масштабы экономического присутствия Китая в Центральной Азии объективно способствуют лишь закреплению за странами региона сырьевого статуса.

Подобный характер экономического присутствия КНР в ЦА во многом определяется как объективными, так и субъективными причинами, главная из которых - отсутствие в регионе единого экономического пространства (в первую очередь промышленного и транспортного) и даже признаков экономической интеграции. Ярко выраженная фрагментация центральноазиатского экономического пространства, дробление в прошлом единой промышленной и транспортной инфраструктуры региона на национальные сегменты в значительной степени препятствует реализации долгосрочных форм экономического сотрудничества с Китаем. В особенности это касается вопросов глубокой переработки промышленного сырья и сотрудничества в инновационной сфере.

Поэтому складывающийся формат экономических отношений крайне нежелателен как с точки зрения долгосрочных интересов КНР, так и тем более с точки зрения долгосрочных интересов самих государств ЦА. Ориентация китайской экономической деятельности на добычу и вывоз в Китай промышленного сырья будет способствовать ресурсному истощению региона и отмиранию перерабатывающих отраслей промышленности. Это, в свою очередь, будет вести к вызреванию в Центральной Азии зон социально-экономического кризиса. В худшем случае КНР рискует получить огромное дестабилизированное пространство возле своих западных границ и, как минимум, утратить уже приобретенные в странах ЦА позиции.

В итоге экономическое присутствие Китая в Центральной Азии представляется неоднозначным и двусмысленным. С одной стороны, он добился значительных успехов в плане проникновения в ключевые отрасли экономик стран региона. С другой стороны, это не привело к формированию равноправных и взаимовыгодных экономических отношений между Китаем и государствами региона, не способствует комплексному развитию центральноазиатских государств, в том числе укреплению их безопасности.

Учитывая же уроки истории, можно предположить, что характер дальнейшего экономического присутствия Китая в регионе и формат китайско-центральноазиатских экономических отношений во многом зависят от того будет ли восстановлена транзитная роль Центральной Азии в экономическом взаимодействии между Азией и Европой. Очевидно, что это может произойти только в случае постепенной переориентации значительной части евразийского товарооборота с морских коммуникаций на трансевразийские сухопутные маршруты, что реально лишь в условиях наличия политической воли и скоординированных действий стран, расположенных во внутренних пространствах Евразии - Китая, Центральной Азии и России.

Как представляется, необходима консолидация усилий Пекина, Москвы и столиц стран региона в плане обеспечения рентабельности трансевразийских сухопутных коммуникаций. Именно это может стать главным стимулом к выстраиванию механизмов многопланового и полноценного экономического сотрудничества на двустороннем и многостороннем уровнях, в том числе в рамках ШОС. Широко разветвленная и хорошо развитая трансевразийская транспортно-коммуникационная система, в свою очередь, обеспечит экономическую рентабельность запуска под эгидой того же ШОС крупных инновационно-промышленных проектов. Это в итоге позволит активизировать процесс региональной экономической интеграции в Центральной Азии, положить начало формированию ШОС как реального блока, призванного обеспечить комплексную безопасность и поступательное экономическое развитие огромных пространств внутренней Евразии.

Источник: easttime.ru