В эти дни русская культура отмечает 100-летие со дня публикации первой книги стихов Анны Ахматовой «Вечер», который вышел в свет в марте 1912 года в петербургском издании «Цех поэтов» тиражом 300 экземпляров. Книга дебютантки была сразу замечена и стала, по сути, тихой сенсацией в поэтических кругах столицы.

Предисловие к сборнику молодой персоны написал Михаил Кузмин, известный одновременно безупречным вкусом и своей придирчивостью. Уже позднее Ахматова с теплой усмешкой вспоминала, что начала писать стихи как обычная культурная барышня той поры, с 11 лет, когда еще была ученицей Царскосельской гимназии, продолжила рифмовать, переехав в Киев, сначала в гимназии, а затем во время учебы на высших женских курсах. Но, признавала Ахматова, качество ее стихов «было столь плачевным, что даже влюбленный в меня без памяти Гумилев не был в силах их хвалить».

И вдруг все переменилось.

В руки молодой сочинительницы попала корректура сборника стихов Иннокентия Анненского «Кипарисовый ларец»; прочитав «ларец» Анна внезапно осознала, что значит писать стихи и что такое стихи по существу.

Я «что-то поняла в поэзии», вспоминала она тот зимний питерский день 1910 года, и озаренная этим пониманием написала то, что и стало позднее сборником «Вечер».

Гумилев, вернувшийся из очередной африканской охоты, прочитал новые строки и сразу сказал: «Ты поэт, надо делать книгу».

Настоящее имя Анны Ахматовой – Горенко, именно этим именем она подписывала свои первые стихи. Но отец поэтессы человек строгих принципов, отставной морской инженер запретил дочери использовать публично эту фамилию. Подумав, Анна решила вооружиться новым именем, взятым уже от прабабки. Под ним – Анна Ахматова – она и вошла в историю русской и мировой поэзии.

Ее первые стихи – те, что она сочиняла до выхода первой книги, были пронизаны нотой отчаяния, она считала, что скоро умрет, - ее две родные сестры были больны туберкулезом. В начале прошлого века туберкулез был неизлечим, и сестры действительно вскоре умерли одна за другой, но провидение хранило чёрный бриллиант ахматовской судьбы и наоборот придало ее душе и телу исключительную прочность и дивную огранку.

Новым знаком победы над участью стал ее первый муж, поэт Серебряного века Николай Гумилев. Юная дева поразила воображение стихотворца, Гумилев был увлечен страстно и завоевал ее сердце с отвагой настоящего рыцаря. Между тем он был самым модным поэтом того времени и уже заслонял Блока. Он пал к ногам Анны (иначе и не скажешь), и, женившись, ввел жену в круг петербургской элиты. И что же! После выхода «Вечера» она сразу же отодвинула Гумилева на второй план и сама стала соперничать с Блоком.

Чем до сих пор ароматен тот давний сборник, в который вошло 46 отобранных стихотворений? А тем, что доносит до нас ауру той эпохи, прелый запах пышного царского парка, солнечный ожог света в листве, легкую походку поэзии на дорожках поблизости от Лицея, терпкий настой молодой души очарованной первым счастьем любви…

Смуглый отрок бродил по аллеям,

У озерных грустил берегов,

И столетие мы лелеем

Еле слышный шелест шагов,

Иглы сосен густо и колко

Устилают низкие пни…,

Здесь лежала его треуголка

И растрепанный том Парни.

Тень юного Пушкина легла на страницы «Вечера», как лежит полоса красно-золотого заката на краешке летнего дня.

Сборник дебютантки был встречен гулом похвал, Валерий Брюсов, Сергей Городецкий, Георгий Чулков и другие столичные мэтры откликнулись одобрением в печати, все экземпляры были споро распроданы, Ахматова молнией вошла в моду. Удивительный образ восточной красавицы с легкой горбинкой на носу, с фигурой балерины, с царственными манерами заворожил тогдашний Петербург. Ее портрет написали один за другим эстет Альтман, православный кубист Петров-Водкин, ревнивая к дамской славе художница Серебрякова, и формалист Тышлер.

Ахматова спокойно примерила тот царский венец.

Быть королевой, поэтом поэтов, жрицей вкусов, победительницей мужских сердец ей было намного желаннее, чем быть просто супругой, матерью, домохозяйкой. Гумилев оказался в смешном положении поклонника собственной жены. Рождение в 1912 году сына Льва стало проблемой для молодой царицы. Позднее сын (по-ахматовски) не щадил Анну Андреевну и публично называл ее плохой матерью, и она всегда была с этим согласна. В год появления сына, она была захвачена очередным романом. Для поэта, живущего волнениями духа, было всегда трудно проживать обычные чувства, вот почему в конце жизни Ахматова так ценила житейские узы: верность старой подруги, привязанность Анны Каминской, которую считала своей внучкой.

Казалось, пасьянс судьбы успешно сошелся, но революция 1917 года смешала все карты.

В атмосфере хаоса питерская элита пустилась в повальное бегство, среди беглецов был и ее новый любовник офицер и художник Борис Антреп. Ахматова решила остаться в России, разделить судьбу отечества долг поэта и суть призвания. Причем никаких иллюзий она не строила и понимала, что власть вчерашних политкаторжан будет ой как горька. Но это был ее осознанный выбор, о чем она написала тому же Антрепу с такой отчаянной силой, что позднее тот изобразил Ахматову на фреске в ирландской церкви в образе святой великомученицы Анны.

Мрачные предчувствия стали сбываться.

В 1918 году ее муж Николай Гумилев был арестован по обвинению в белогвардейском заговоре. Гумилев считал ниже своего достоинства цепляться за жизнь, держался в питерском Чека очень насмешливо и был расстрелян через три недели по личному указанию товарища Ленина. Кстати, об этом вмешательстве вождя стало известно только в последнее время.

Так пал первый червонный король ее жизни.

Гроза над Россией вдохновила поэтессу на создание двух замечательных стихотворных книг «Подорожник» и «Anno Domini». Вместе с прежними книгами – «Вечер», «Четки» и «Белая стая» - Пятикнижие от Ахматовой составили целое созвездие Анны на небосклоне русской поэзии.

Между тем сердце Ахматовой было охвачено новым пожаром, в год гибели Гумилева она становится женой гениального молодого питерца, 27 летнего востоковеда и поэта Владимира Шилейко. К сожалению, имя этого человека широкой публике практически неизвестно, между тем еще подростком он потряс своими открытиями в ассириологии ведущих востоковедов Англии и Франции. Начав в 7 лет изучать древнееврейский язык, Шилейко к концу своей недолгой жизни знал 62 языка! Будучи моложе Ахматовой он, тем не менее, стал ее духовным наставником, легко демонстрируя свое полное превосходство даже в поэзии. На мой взгляд, стихи самого Шилейко совершенно уникальны.

До нас дошла записка Ахматовой, где она кротко просит мужа отметить карандашом те стихи, которые на его взгляд удались и только тогда она отдаст их в печать.

Ни Гумилеву, ни Блоку такое смирение Ахматовой и не снилось.

Она звала его Букан, а он ее Акума (ведьма).

Сам Шилейко был, кроме древнего Шумера, увлечен практической магией. В мемуарах эмигранта Георгия Иванова есть рассказ о том, как зимой 1915 года Шилейко, затемно, повез Иванова к питерскому колдуну раскольнику столяру Венникову. Повез его с единственной целью зафиксировать эксперимент (сам Шилейко боялся попасть под гипноз). Суть опыта была в том, чтобы увидеть живой (!) кисть царской египетской мумии, которую Шилейко прихватил из коллекции музея в коробке со стеклянной крышкой.

Столяр пригасил свет лампы и стал истово читать заклинания.

С ужасом и отвращением Иванов вспоминает, что магический опыт удался: кисть озарило солнцем, рука ожила и шевельнула пальцами.

Вот с каким человеком Анна Ахматова прожила четыре года, в апартаментах Шилейко, которые находились не где-нибудь, а в мраморном дворце, рядом с Зимним - там в ту пору располагался институт востоковедения. При большевиках Шилейко сделал блестящую карьеру, стал академиком и умер от туберкулеза в Москве, не дожив до 40 лет.

Третьим мужем Ахматовой стал еще один блестящий человек – искусствовед Николай Пунин. Он тоже делал успешную карьеру при новой власти, командовал искусством, возглавил секцию Наркомпроса, стал комиссаром Русского музея и Эрмитажа, преподавал, но вдруг был арестован вместе с сыном Ахматовой Львом Гумилевым и еще двумя другими студентами университета. Это стряслось 24 октября 1935 года, их обвинили в контрреволюции: смерть по тем временам. Ахматова кинулась в Москву, к Михаилу Булгакову, который негласно считался в литературных кругах "специалистом по Сталину". Булгаков прочитал письмо Ахматовой в Кремль и, подумав, дал совет: не надо пользоваться машинкой. Перепишите письмо от руки. Вы поэт. Вам можно. Ахматова переписала текст от руки, мало веря в успех. Но получилось! Письмо к Сталину сработало. Без всяких объяснений двое арестованных были освобождены уже через неделю.

Так у Ахматовой появился четвертый – тайный – муж, сам Иосиф Виссарионович. Тут вот какой казус: дочка тирана Светлана Сталина зачитывалась стихами Ахматовой и не скрывала своего упоения и преклонения перед Ахматовой от отца. Для Сталина эмоции дочери были очень важны. После демонстративного протестного самоубийства жены он жил с постоянным чувством вины и неумеренно баловал дочь. Симпатии дочери к опальной поэтессе откликнулись в сердце вдовца сложным деспотическим чувством ревности к той, кто вдруг своим авторитетом заменила Светлане покойную мать. Каким-то сверхъестественным образом Ахматова незримо шагнула в круг сталинской семьи на правах, то ли матери, то ли жены.

Демонстративно выпустив из застенка ее мужа и сына, Сталин дал Ахматовой ясно понять, кто отныне полный хозяин ее судьбы и кому она обязана тем, что была до сих пор не тронута. А вскоре на приеме в Кремле по поводу вручения правительственных наград Сталин вдруг обратился к окружающим с показным удивлением: а где Ахматова? Почему ничего не пишет?

После такой реплики в свет вышли сразу две новых книги: «Из шести книг» и «Избранное».

До этого поэтессу 7 лет практически не печатали.

Сама Ахматова шутила о своих книгах - это «подарки папы дочке».

Но вождь не шутил, в 1941 году он дал команду в числе первых самолетом (!) эвакуировать Ахматову из окруженного блокадного Ленинграда в Ташкент. Ее стихотворение о войне «Час мужества пробил на наших часах…» было напечатано сначала в «Правде», а затем еще несчетное количество раз перепечатывалось в советской прессе.

Годы, проведенные в эвакуации, в Ташкенте (1942-1944) особая страница в творчестве поэтессы, она впервые увидела Восток, была очарованна орнаментом узбекского быта, захвачена яркой живописностью жизни, которая вдали от войны сохранила всю прелесть медленной поступи дней. Азия отозвалась в поэзии Ахматовой целой главой. Между тем именно там судьба Анны Андреевны повисла на волоске, она заболела брюшным тифом:

Где-то ночка молодая,

Звездная, морозная…

Ой, худая, ой худая голова тифозная.

Ахматову положили в клинику Ташкентского мединститута (Ташми). В час кризиса ей виделась смерть:

И ты придешь под черной епанчою,

С зеленоватой страшною свечою,

И не откроешь своего лица…

И даже такие строки :

А умирать поедем в Самарканд…

Но Ахматова выжила, встала на ноги и свежим чувством выздоровевшего человека вглядывалась в черты солнечной Азии:

Ты, Азия, - родина родин!

Вместилище гор и пустынь…

Ни с чем предыдущим не сходен

Твой воздух – он огнен и синь.

Невиданной сказочной ширмой

Соседний мерещится край,

И стаи голубок над Бирмой

Летят в нерушимый Китай.

Как ни странно война упрочила авторитет Ахматовой в стране, именно она, а не Пастернак, не Симонов и даже не Твардовский, взошла на вершину пиитического Олимпа. Весной 1946 Анна Андреевна была удостоена приглашения на торжественный вечер в честь годовщины великой Победы. Когда опальная поэтесса вдруг прежней королевой поэзии царственно вышла на сцену колонного зала Дома Союза, зал встал, устроив овацию, которая длилась целых 15 минут.

Так было принято чествовать только одного человека в стране.

Сталин перетерпел эту сцену, но когда вдруг Ахматова вскоре приняла в своей квартире английского литератора и философа Исайю Берлина да еще в компании с внуком самого Черчилля, нервы ревнивца не выдержали. Прослушав запись ночной беседы (жилище Ахматовой прослушивали) деспот устроил разнос своим подручным: так вот как живет наша монашка!

Итогом этой истерики и стало одиозное постановление ЦК о работе ленинградского журнала «Звезда» и «Ленинград»; сама Ахматова всегда отмечала эту роковую связь между ночным визитом Берлина с Черчиллем и последовавшим постановлением.

Ее исключили из Союза писателей.

Пытаясь добиться прощения, Ахматова даже смирила свою гордость и написала стихи, прославляющие Сталина. Но тот не принял никаких жестов. А наоборот, словно назло, велел снова арестовать и ее бывшего мужа Пунина (они расстались перед войной), и ее сына Льва, который, между прочим, доблестно воевал и пехотинцем-солдатом дошел до Берлина.

При этом кремлевский ревнивец вскоре распорядился восстановить членство Ахматовой в Союзе писателей. Его чувства явно кидало из стороны в сторону.

Сын вышел на свободу только в 1956 году, а Пунин в лагере умер.

Последние годы жизни Ахматовой прошли в лучах мировой славы.

Ее номинируют на Нобелевскую премию.

В 1964 году она получает в Италии престижную премию «Этна-Таормина», и в 1965 году, в Англии - звание почетного доктора Оксфордского университета. В то же время ее личная жизнь, по меткому замечанию Бродского, напоминает скитания бездомной царицы между старой и новой столицей.

Анна Ахматова умерла в возрасте 77 лет - 5 марта 1966 года в Москве, но была похоронена в любимом пригороде Комарово под Ленинградом.

В новом Петербурге ей поставлено уже четыре памятника…

И слава лебедью плыла

Сквозь золотистый дым.

А ты, любовь, всегда была

Отчаяньем моим.