Война состарилась, ей 70 лет отроду, но мы всё вспоминаем ее. И она будет жить, пока не уйдет в мир иной последний ее солдат, пока в былых местах сражений будут находить незахороненные кости, документы, заржавевшие ордена и медали, гильзы, оружие и другие ее печальные артефакты. Для России и молодых суверенных государств, бывших советских республик, эта война остается Отечественной. Как бы ни отрекались от этого прилагательного некоторые современные интерпретаторы истории, как бы ни размывали образ войны некоторые политики. Они, видимо, забывают, что их персоны и дела потомки тоже могут увидеть в ином свете.

До победного салюта дожили совсем немногие их тех, кто начал свой путь в нескончаемых маршевых батальонах 1941 года, Считаю большой личной удачей, что жизнь свела хоть с кем-то из этих героев. В силу обстоятельств лейтенанту Иванову пришлось принять сразу батарею. И он, впервые выступив в этом качестве в бою под занятым немцами Гульбене, не подкачал. А вот кому совсем не повезло, так это прибывшему накануне пополнению. Новобранцам – в основном мобилизованным из Рыбинска и Ярославля - успели лишь раздать оружие. Но и при этом они все равно остались необученными, необстрелянными и даже не обмундированными. Чтобы не путаться в бою, новичкам приказали сбросить с себя цивильные рубашечки и пиджачки. И с ходу бросили в атаку. В итоге тем даже за окраину зацепиться не удалось. Они так и полегли на подходах – голыми по пояс.

Остальных при повторных атаках, скорее всего, ждала такая же участь. Но командиру дивизии, слава Богу, хватило разума не «упираться рогом». Он отдал приказ ночью скрытно обойти негостеприимный городок по лесам и топям, чтобы спозаранку снова выйти на шоссе. Там дивизию уже поджидал новый бой, поскольку она почти сразу же напоролась на механизированную колонну вермахта, которая после ночного отдыха продолжила свой стремительный путь на восток.

Кое-как отбиваясь от мощно наседающего противника, стремительно тая, дивизия на двенадцатый день войны допятилась до Пскова. Город запомнился Иванову повсюду расклеенными листовками. Это был текст первого со дня войны обращения Сталина по радио. Его слова о нависшей над страной смертельной опасности уже не являлись новостью. Больше «зацепили» тон и необычность обращения: «Братья и сестры! К вам обращаюсь я, друзья мои!»

Во Пскове батарея Иванова разжилась новенькими 76-миллиметровыми пушками – не очень тяжелыми для маневрирования, но достаточно мощными, чтобы подбить танк. Приобретение это оказалось как нельзя кстати. Потому что батарею лейтенанта включили в наспех сколоченный специальный подвижной отряд. И отправили в рейд по вражеским тылам – сбивать гитлеровцев с бодрого шоссейного марша в направлении Сольцы – Новгород Великий – Ленинград.

На практике артиллеристам пришлось действовать совершенно автономно, что для кого-то, может, осложняло дело. Но склонному к нестандартным действиям Иванову, только развязало руки. Приказав подцепить орудия к захваченным у немцев грузовикам и пересадив расчеты на лошадей, он обходными проселками, ночами, выводил батарею к трассе. И дерзкими огневыми налетами терзал отправлявшиеся поутру к передовой вражеские подкрепления.

Приказ пробиваться к своим Иванов отдал только тогда, когда боезапас оказался на исходе. Последние снаряды израсходовали при прорыве. В тот момент лейтенант применил такую хитрость: пока два его расчета из четверых вели беглый огонь с одной стороны, пара остальных с подцепленными к грузовикам орудиями незаметно проскочила передний край с противоположной стороны. И уже с новой позиции, развернувшись в боевой порядок, открыла по противнику беглый огонь. Пока тот «переключал внимание», первая группа батарейцев успешно повторила маневр уже проскочивших.

Полковник Кажеухов, начальник артиллерии корпуса, в расположение которого прорвалась уже казавшаяся потерянной батарея, своего изумления даже не скрывал. Только тогда, по его удивленному «Неужели все живы?» , Иванов понял, что, отправив отряд в рискованный рейд, командование всех их мысленно занесло в список «безвозвратных» потерь.

Впрочем, пропуск в ближайшие тылы для пополнения людьми и боеприпасами полковник подписал без всякой волокиты. Морока случилась по дороге. Там на мосту через реку Ловать Иванова сначала поджидал окрик: « Куда людей уводишь, подлец?». И потом еще и смачный удар палкой вдоль хребта. Владельцем зычного голоса и карающей палки оказался коренастый пожилой человек в комсоставовской кожаной куртке. На документы он не смотрел, никаких объяснений не слушал. А только всякого встречал одной командой: «Назад!». «Хорошо, хоть, не на передовой - там бы этот полковник наворотил!» - чертыхнулся про себя Иванов.

Вот уже второй месяц он наблюдал, что полками, в основном, командовали капитаны, а дивизиями – полковники. Только на следующие сутки Иванов случайно узнал, что «массовый уход в тыл» на мосту лично предотвращал не кто иной, как генерал-лейтенант Павел Алексеевич Курочкин, командарм 43-й армии, который в августе 41 года возглавит весь Северо-Западный фронт. Иванов даже обрадовался, что накануне на мосту не стал пререкаться. А развернул свою батарею, провел ее скрытно вдоль реки до ближайшего брода, а там - переправился на другой берег…

Упираться Иванов предпочитал в бою, где обычно выдвигал свой НП впереди расчетов. Из-за этого риска в жаркой схватке у городка Парфино Иванов оказался отсечен от своих немецкими автоматчиками. Его батарея , как потом выяснилось, вместе со всеми благополучно отошла за Ловать. А лейтенанта с двумя прибившимися к нему солдатиками выручили наступившие сумерки. Под их покровом они укрылись в небольшом, но густом леске.

Ночью в занятом гитлеровцами Парфино задымили полевые кухни и заработала на всю округу радиоустановка. Вещание началось с песни «Широка страна моя родная!». А продолжилось текстами типа «Сдавайтесь в плен. Мы вас накормим!». Утром солдатики куда-то делись. А немцы принялись прочесывать лес. Собак у них, к счастью, не было. Поэтому петляя и отстреливаясь, Иванов кое-как оторвался от от преследователей.

К своим лейтенант вышел в районе Полы. На батарее, не скрывая радости, ребята вручили ему армейскую газету с небольшой передовой статьей. В ней Иванова называли «героем», «инициативно и умело бьющим врага командиром». А еще вполне определенно утверждали, что бумага на представление лейтенанта к « самой высокой боевой награде», якобы уже ушло наверх. Следы того представления так и канули в Лету.

А вот статейка спасла лейтенанта от очень больших неприятностей. Случилось это после окружения в районе Демянска, где его приписанная к 27-й армии батарея вместе со всем соединением оказалась в «котле». Получив приказ пробить из него коридор для сил прорыва, Иванов с батарейцами изо всех сил пытался расчистить дорогу огнем. Однако внезапным фланговым ударом немецкие танки сначала «прогнали» по их позиции отступающую нашу пехоту. А потом «проутюжили» и саму батарею. Иванов чудом уцелел. И опять благодаря тому, что оказался впереди, в боевых порядках, куда бросился приводить в чувство запаниковавших солдат.

Из очередного окружения лейтенант выходил с небольшим отрядом товарищей по несчастью. Голодные и холодные, они около месяца пробирались к своим по дремучим демянским лесам и бескрайним гибельным топям. В деревнях принимали по-разному. Один ласковый дедок вообще чуть было ни заманил в лапы к карателям. Другой раз наткнулись на вражеский дозор в узкой - не разойтись, не развернуться - лощине. Сошлись врукопашную – молча, страшно…. Наши оказались злее. Некоторые, вперемешку с немцами, остались лежать на раннем октябрьском снежке. Выжившие побрели дальше.

К своим пробились у озера Селигер. Тут уже был стабильный фронт – двинуться дальше немцам не дали. На сборе в Бологом, где заново формировался родной Иванову 623-й полк, особисты из армейской контрразведки с «окруженцами» не церемонились. А обращались так, словно заведомо знали, что те, если не предатели, то трусы. Объяснения лейтенанта, что его батарею передавили танками, просто пропускали мимо ушей. И с невежеством мало нюхавших пороху людей тупо допытывались, почему «при отступлении на батарее не сняли и не уничтожили замки у орудий»? Или « в силу чего не стали забивать стволы песком, дабы выстрелив, из разворотить?».

Иванова спасла упомянутая статейка из «Знамени Советов». А еще реплика члена Военного совета фронта генерала Веревкина – одного из немногих военачальников, у которого на заседании совета хватило совести и мужества вслух произнести: « В том, что батарея была не подорвана, не брошена, а раздавлена – не их вина. Тут все мы виноваты. Так что, их за всех и карать?».

Впрочем, вопрос о более целесообразном использовании боевого опыта и таланта таких, как Иванов, заострила сама обстановка – немец уже подкатывал к московским окраинам. Только тогда высшее руководство наконец-то озарило, что действовать дальше, доподлинно не зная точного расположения целей, крайне неэффективно, гибельно. Поэтому в артиллерийских частях взялись спешно организовывать специальные подразделения звуковой и оптической разведки.

Одно из первых таких подразделений, в селе Рождество на Валдае, поручили создавать как раз Иванову. И он не пожалел времени и сил, чтобы подобрать себе людей отважных, толковых. Потом наиболее ярко проявили себя в деле сержанты Гия Загитов и Алексей Бобров, имеющие армейский опыт с 1939 года, а также Михаил Минин и Александр Лисименко, ушедшие на фронт прямо со студенческой скамьи.

И вот тут жизнь, переплюнула самую фантастическую «киновыдумку». Действие придется перенести на четыре года вперед, в Берлин, к рейхстагу, к которому в последние предмайские дни 1945 года выйдут воины 79 стрелкового корпуса, 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта. В ночь на 30 апреля артиллерийские разведчики из добровольческой штурмовой группы ст. сержанты Загитов, Бобров, Лисименко и сержант Минин пробьются на крышу рейхстага и поднимут над ним первое знамя Победы. Потом эту крышу увенчает еще несколько знамен. А самое известной водрузят Михаил Егоров и Мелитон Кантария. Нет, самого Иванова, тогда уже гвардии майора, с ними не будет - в конце 1943-го его тяжело ранит. При штурме рейхстага его бывшими питомцами командовал другой призывник 1941 года – капитан Маков.

В строй Иванов вернулся только во второй половине 44-го, в другой дивизион, во главе которого майор победоносно вступил в Латвию - туда, где он встретил войну. А закончил ее, принимая капитуляцию частей крупнейшей Курляндской группировки. Тех, кому в 1941-м очень хотелось «рассеять», «окружить», «уничтожить» Красную армию, Иванов среди пленных не встретил - они остались лежать в нашей земле.

Впрочем, Иванов обнаружил, что и в их дивизионе, из числа провоевавших, как он "от звонка до звонка", остались лишь он, да еще один офицер. И ни одного рядового… Тем обиднее было, разыскав через сорок лет Михаила Минина, узнать, что всех его боевых товарищей по штурмовой группе уже нет в живых, а подвиг их (водружение знамени) предан забвению. Причина тому известна не только непосредственным участникам штурма, но и многим военным историкам: это был преждевременный, на семь часов опережающий "официальное" взятие рейхстага доклад командования наступающих на него частей. По линии политорганов оно моментально долетело до Москвы. Оттуда последовало поздравление Сталина. После чего всем нижестоящим – в том числе и советским историкам - только и осталось, что взять под козырек. Акцию Егорова и Кантария подтянули к нужному времени. Всех остальных, включая группу Макова, как и многих других героев взятия рейхстага на долгие годы сделали «без вести пропавшими»…

Узнав обо всем этом на закате СССР, полковник в отставке Н.Д. Иванов снова пошел в бой – и за своих боевых товарищей, и за историческую правду. Между тем последнюю уже знали многие, в том числе и военные историки. Но вспоминали вполголоса, приоткрывая истину по чуть-чуть. Иванов своим бесстрашием и напором поломал эту общественную робость. И немалого добился! Именно его усилиями посвященная артиллерийским разведчикам экспозиция появилась в залах Победы в Центральном музее Вооруженных сил и на Поклонной горе. В итоге - еще одна правдивая страница о той, по-прежнему остающейся малоизвестной молодому поколению войне.

Фото Сергея Федорова